Люди огня - Кэтлин О`Нил Гир

— Это правда, на роль второй жены ты плохо подходишь. — Голос Тяжкого Бобра прервал ход ее мыслей. — И я надеюсь, что ты не погубила Племя окончательно этой твоей выходкой.

Ее гнев внезапно вырвался из-под контроля.

Не слушая, что говорит ей голос осторожности и благоразумия, Ветка Шалфея ткнула пальцем в грудь Тяжкого Бобра. Все, что скопилось у нее на сердце, вырвалось наружу — а затаенный страх лишь делал ее еще отчаяннее. Она не могла не нанести ответный удар — ведь поступить иначе значило бы признать свое поражение:

— А где, скажи мне, бизоны, которых ты Поешь так долго? Или это просто я не замечаю, а все холмы чернеют их спинами? А ты столько Пел, Тяжкий Бобр! И все это время Племя отдавало тебе лучшее из того немногого, что еще оставалось про запас, — чтобы ты мог предаваться своим Видениям, не боясь, что твой толстый живот похудеет! Может, ты ничего, кроме своего голоса, и не слышишь? Дети Племени плачут! И что же в конце концов получается? Может, от твоих стараний полился дождь? Много ты его этой весной видел? Нет, дождя нет как нет, зато ты не перестаешь твердить, что это женщины оскверняют мир и убивают Племя! Да сейчас бы никакого вообще Племени не было, если бы каждый не делал все, что в его силах, — и женщины в том числе! Ты давно видел Танцующую Олениху? Ты видел, каким горем наполняются ее глаза, когда она вспоминает, что ты ее заставил сделать?

— Ты слишком много позволяешь себе, — произнес Тяжкий Бобр так тихо, что она едва расслышала его слова. Холодок страха, исчезнувший в огне гнева, снова пробежал по ее спине. Она с трудом сглотнула слюну. Этот дурак мог Проклясть ее! И у него достаточно поводов хотеть этого. Как она издевалась над ним той далекой ночью, когда он попытался овладеть ею! Подобное унижение умаляло мужчину, мучило его… и, конечно же, Тяжкий Бобр не забыл о нем.

— Да, ты поняла, что я хочу сказать, — промолвил он, вздернув подбородок и глядя на нее из-под полуопущенных век. — Кажется, ты перестаралась — берешь на себя слишком большую ответственность. Тебе бы хотелось расколоть Племя как раз сейчас, когда ему необходимо объединиться, чтобы все вместе Танцевали и Пели, прося прощения у Мира Вышнего Духа за многочисленные проступки. Но в тебе я не замечаю ничего, кроме высокомерия и гордости. Сколько гордости! Из-за того, что ты красива? Из-за того, что у тебя сильный муж? Неужели ты считаешь себя выше и лучше остального Племени?

Чтобы не ответить дерзостью, она прикусила кончик языка.

— Вспомни, — продолжал монотонно скрежетать голос Тяжкого Бобра, — Вышний Мудрец вывел людей на белый свет из-под земли. Существо, которое некогда вылезло из грязи, будто крот, не должно слишком высоко поднимать голову.

— Пред лицом Солнца-Отца я значу не меньше твоего, шаман!

— Но я Зрю Видения Силы, женщина. И мне кажется, что ты слишком горда. Иди, ешь твое мясо. Я отказываюсь прикасаться к нему, чтобы не осквернить моих губ твоим святотатством. Увидим, к чему рано или поздно приведет тебя твоя гордость и бесстыдство!

Он прошел дальше, воздев руки и громко крича, чтобы все услышали:

— Вышняя Антилопа! Я вижу, как поступила с тобой эта женщина! Я вижу, как она оскорбила твоих детей! Я вижу, как она осквернила наших братьев-антилоп! Знай же, что я, Тяжкий Бобр, не прикоснусь к плодам этих преступлений! Я отказываюсь не только есть, но даже и обонять их! Я объявляю это мясо нечистым и оскверненным твоей обидчицей, оскорбившей вдобавок и все мое Племя!

Умолкнув, он снова резко повернулся к Ветке Шалфея: в его глазах поблескивала радость победы. Оттолкнув ее, Тяжкий Бобр зашагал вниз — обратно в селение.

Женщина была совершенно ошеломлена. Она глядела ему вслед и все никак не могла поверить, что он готов загубить хорошее, свежее мясо, объявив его нечистым, когда оно уже было во рту у изголодавшегося Племени. Тьма объяла ее — будто огромная ладонь заслонила солнце.

Голодный Бык замер, затаив дыхание на полувздохе. Желтоватая трава зашуршала, качнулась и снова застыла неподвижно. В сероватом скудном свете он заметил вора. Напрягая зрение и слух, Голодный Бык приподнял голову и сжал в руке оружие. Гладкая поверхность древка, послушного любому движению сжатого кулака, придала ему уверенности.

Птицы начали свое утреннее щебетание. Легкий ветерок прошелся по его коже, слегка умерив возбуждение, которое испытывает любой охотник, наблюдая за зверем из засады. В предрассветном свете кусты шалфея казались красновато-синими. Теперь уж недолго осталось. Вор может и ускользнуть, не понеся наказания за ночные проделки.

Голодный Бык переменил положение. От его движения трава чуть слышно зашуршала. Близко, совсем близко… вот тут, за шалфеем. Голодный Бык слегка покачал дротиком, проверяя равновесие. В любую секунду он был готов разделаться с врагом.

Жизнь одного, смерть другого… вечная игра. Она продолжалась и здесь, в кустах шалфея. Голодный Бык мастерски играл в нее. Немногие владели оружием так же уверенно, как он, или столь же искусно охотились из засады.

Его жертва отошла чуть подальше. Голодный Бык позволил себе перевести дыхание. Легким уже начинало не хватать воздуха, и сердце отчаянно застучало в груди. Со всем умением, на какое только он был способен, Голодный Бык неслышно поднял ногу, перенес ее вперед и поставил между пучков высохшей травы, перенеся на нее основной вес тела.

Впереди в траве раздался краткий шорох — и затих.

Голодный Бык напряженно всматривался в переплетавшиеся узоры теней, стараясь обнаружить силуэт зверя. Напряжение его все росло, становилось невыносимым, заставляло сердце биться все быстрее. Он подавил неукротимое желание рвануться вперед и броситься на свою жертву. Нет, это ни к чему не приведет. Чтобы убить, надо иметь терпение. Мщение будет тем удачнее, чем неожиданнее для вора окажется удар.

Он осторожно сделал еще один шаг, не отрывая глаз от торчавших вверх веток. Мышцы его ноги слегка задрожали от напряжения, когда он шагнул еще раз, осматривая места, где шалфей рос уже не так густо.

Вор остановился, поднял голову, приготовился бежать. Его зоркие карие глаза поблескивали в сером утреннем свете.

Голодный Бык снова замер неподвижно. Внутри у него все напряглось, будто притянутая к земле ветка ивы.

Вор явно колебался. Казалось, некое шестое чувство предупреждает его об опасности.

«Сейчас он рванется с места!» И Голодный Бык, хоть и не успел встать совершенно устойчиво, как следовало, метнул дротик. Тренированные мышцы упруго сократились, и оружие со свистом полетело вперед. Эта возможность поразить зверя была последней: Голодный Бык прекрасно понимал, что в случае промаха вор с легкостью ускользнет. Поэтому он вложил в бросок всю свою душу.

Изогнутая палка из твердого дерева запела, рассекая воздух, и вонзилась в вора довольно низко. Животное, обмякнув, повалилось на землю.

— Попался! — завопил Голодный Бык, бросаясь к нему напролом.